I will love you till the end of time,
I would wait a million years.
Promise you'll remember that you're mine.
Baby, can you see through the tears,
Love you more than those bitches before.
Я сидела на полу, смотря абсолютно пустым взглядом куда-то в воздух, а стены моей комнаты предательски сдавливали меня. В какой-то момент я стала такой маленькой, такой беззащитной, забитой в угол. А стены становились все больше, медленно, но верно двигаясь по направлению ко мне, заставляя меня биться в панике от клаустрофобии. Казалось, что они вот вот станут до невозможности близко мне, сомкнутся, превратив меня во что-то, подобное пыли. Просто он ушел, и без него стало тесно, тесно в этих чертовых четырех стенах, которые слышали и видели все происходящее ранее, а сейчас готовы были меня уничтожить. Он ушел, а вместе с ним не стало и кислорода. Моего личного кислорода, который обеспечивал работу моего сердца, поддерживая во мне жизнь. Мое спасение покинуло этот дом. И сейчас это была не квартира, переполненная любовью и счастьем, что была раньше. Сейчас это была темная хибара, наполненная тоской и одиночеством, как Богом забытое место. Он ушел, и без него стало холодно. Словно он забрал все тепло, которое грело меня зимними вечерами, когда всё еще было хорошо. Он ушел. И он больше не вернется. Он оставил ключи на журнальном столике, но сказал, что мои вещи привезет Крис, а я обязательно должна буду собрать его вещи и передать через того же Колфера. А смогу ли я это сделать? Смогу ли я найти в себе силы пройтись по дому, собрать все его вещи, вплоть до мелочей и не сорваться на истерику? Смогу ли я спокойно смотреть Колферу в глаза, передавая ему вещи Даррена? Смогу ли я вообще что-то делать. Ведь он ушел. Ушел, черт возьми. Его больше не существует.
Хотя, какой к чертям, Колфер?! Упираться до последнего было бы, по крайней мере, очень глупым, но ровно половина меня подталкивала меня на подобное. Но я ясно давала себе понять, что сопротивляться нет смысла. Вообще больше ни в чем нет смысла. Без него нет никакого смысла. Все эти мысли мешались в моей голове, заставляя еще сильнее рыдать, задыхаясь от бессилия, задыхаясь от отсутствия кислорода и переизбытка холода. Я сидела на холодном полу, который в какой-то момент стал ледяным, я продрогла до мурашек, а морозный воздух продолжал проникать в дом, с порывами ветра, которые распахивали окно еще сильнее. Меня трясло от холода, от бессилия, от происходящего. Нужно было срочно закинуться таблетками, выпить чего-то по-крепче, и, плевать, что это приведет не к самому лучшему исходу, даже, возможно, к летальному. Нет, я не думала о самоубийстве, хотя мне было уже всё равно. Я была противна самой себе до такой степени, что можно было и умирать спокойно, зная, что это облегчит жизнь окружающим. А в первую очередь – ему.
Нужно было подняться с пола, закрыть окно, выпить успокоительного, а я просто не могла шевелиться. Я сидела, облокотившись спиной о стену, вытянув перед собой ноги, а мышцы абсолютно замерли, даже на лице. Только слезы лились бесконечным потоком, а я даже не представляла, что их может быть так много. Нужно было подняться с пола и найти хотя бы сигареты, если смешать таблетки с алкоголем сегодня не судьба. И я прекрасно знала, что Даррен убил бы меня, если бы увидел с сигаретой снова. Но сейчас ему было все равно. Уже все равно. И, думаю, он бы сейчас был очень рад, если бы я умерла от рака легких. Но я все еще упорно и безжизненно продолжала сидеть на полу, боясь пошевелиться, не в силах пошевелиться. Я даже не хотела соображать, что нужно сделать, чтобы поднять руку, к примеру. Мой мозг будто бы отключился. Умер. Внутри меня наступила темнота. И вскоре умрут и остальные органы. Если я не найду в себе силы подняться с пола, я точно загнусь.
Щелчок зажигалкой, и теплый маленький огонек согревает ровно на пару секунд, а потом снова становится холодно до изнеможения. Он оставил свою куртку. Он был настолько убит, что просто вышел в этот холод без куртки. И меня охватила такая сильная паника, что он замерзнет, что он заболеет, что я, было, кинулась к входной двери, но тут же остановилась. Я даже не знала, сколько времени прошло с того момента, как он ушел. Я не считала. Не сверлила взглядом часы, не считала секунды, не складывала их в минуты, часы. Время для меня замерло. Стрелки на всех часах остановились. Резко. Разом. Даже времени для меня не существовало без_него. Я вернулась в спальню, замерла рядом с кроватью, рассматривая его куртку. Держа в руках сигарету, вытерла оставшиеся слезы с лица запястьем. Я перестала плакать. А, быть может, слез больше не осталось. Выплакала все разом. А теперь все это сохнет, неприятно стягивая мое лицо.
Я знаю, что он больше не наденет эту куртку, потому что она пропахла сигаретным дымом. Потому что на ней остался запах моих духов, моей кожи, моего предательства. То – что он презирает, ненавидя всеми фибрами души. Он больше не наденет эту куртку, а если она окажется со всеми его вещами вместе, он просто ее выбросит. Не задумываясь, безжалостно. И это единственное, что останется у меня после его ухода. Я же, черт возьми, даже спать в ней буду. Только чтобы до последнего ощущать его невидимое присутствие рядом. Пока однажды не открою глаза с утра, не поднимусь с постели и не осознаю, наконец, что он больше не вернется. Навсегда, значит навсегда. Стоит смириться.
А я до сих пор не промолвила ни слова. До сих пор не выдавила из себя ни звука, хотя мне отчаянно хотелось заскулить обо всей этой боли, что скопилась внутри меня. Почему я молчала? Почему я сидела на месте, не пытаясь что-то сделать? Почему я так рано опустила руки? Разум кричал мне абсолютную бессмыслицу, вроде «выход есть всегда», «не опускай руки», «есть шанс все исправить». Но нет. Я не хотела даже верить во все это. Да и что я могла сделать сейчас? Я была на дне, я добровольно повязала себе веревку на шею и отправила вместе с камнем на глубину. Я погрязла во всем происходящем, и у меня не было даже возможности разгрести все это дерьмо. Звонить Гранту? Просить разобраться во всем? Просить помощи, чтобы расхлебывать всю кашу, которую, к слову, мы заварили вместе? Нет смысла. Даррен все равно не поверит ни единому моему слову. А уж тем более словам Гранта. Боюсь, Гастина не останется в живых. Даррен не оставит на нем живого места, а я не смогу спасти его, говоря правду. Чистую правду, которая не стоила сейчас ничего, она была ничем в глазах Крисса.
Я могла честно признаться ему в том, что было, а чего не было. Была заинтересованность, была какая-то химия, искорка, совсем слабая, но способная заставить думать о человеке. Не было объятий, не было ни единого поцелуя, а уж тем более, не было секса. Были только слова, которые портят абсолютно все, пожалуй, ровно так же, как и их отсутствие в самый подходящий для них момент. Одна только мысль о другом человеке – уже своеобразная измена. И это, по праву, страшно.
На улице был уже вечер, когда я собралась с мыслями, вытерла слезы, переоделась и, надев его куртку, вышла из дома. Вести машину не было сил, было не то состояние, ведь я даже шла еле еле. Слабость в теле давала о себе знать, и я казалась себе сейчас максимально безжизненной, пустой, лишенной эмоций, как кукла. Я зашла в ближайшую кофейню, чтобы взять себе кофе, небрежно кинула какое-то количество денег на прилавок, сухо выдавив из себя: - Сдачи не надо. И вышла в этот холод. Впервые за весь день я что-то сказала, и этой чертовой фразой оказалась «сдачи не надо»? Какая же я тварь. А я ведь даже шарф не надела, и холодный воздух сейчас бил мне по горлу с такой силой, что было трудно дышать. Хотя, впрочем, дышать и, правда, было трудно. Без него было трудно. Без него было невыносимо.
Мои ноги сами привели меня к его дому. Не знаю, о чем я думала, подходя к его двери, толи о том, что он окажется дома, и есть возможность, что он впустит меня, толи о том, что его не окажется, и я уйду домой. Сердцебиение участилось, стоило мне нажать на дверной звонок, замерев на одном месте. Тишина. Снова звонок. И снова тишина. Всепоглощающая, оглушающая тишина. Не единого шороха за дверью. Дома его нет. Но вместо того, чтобы медленным шагом отправиться домой, я снова слабею в ногах и спускаюсь по стенке. Снова начинаю плакать, а точнее даже, скулить от недостатка сил. Кофе уже остыл, но я все равно продолжаю вливать его в себя большими глотками. Большими пачками вдыхаю воздух, доставая сигареты. Снова закуриваю, снова затягиваюсь, снова дымлю. Он точно выкинет эту куртку. Кутаюсь сильнее, чтобы хоть как-то согреться, но это уже давно не помогает. Я просто сижу и жду. Как та собачка по имени Хатико. Я точно знаю, что рано или поздно он придет. Он просто обязан сюда прийти. И я покорно жду. Так же, как покорно бы его ждала, будь он со мной рядом. Но его нет. Он ушел. Он ушел навсегда. Конец. Когда же, наконец, я это пойму?
Но в каждом, даже самом отчаянном человеке всегда остается маленький огонек надежды. Как огонек, который появляется, стоит щелкнуть зажигалкой. И я еще на что-то надеялась, хотя бы на разговор, хотя бы на еще один шанс все объяснить. На один единственный шанс, который я благополучно проебала, застыв в ступоре от переизбытка мыслей. Я продолжала ждать, ведя с собой долгие монологи, переполненные смыслом до краев. И все это смахивало на пьяную исповедь, но я не была пьяна. Пока что не была. Шаги. В какой-то момент я услышала шаги, которые заставили меня дрожать от страха, предвкушения и надежды. Оторвав глаза от пола, я подняла их, смотря перед собой. Там был он. И он был не один. Я не чувствовала в этот момент ничего, кроме того, что меня увозит скорый поезд по маршруту «туда, без обратно».
Отредактировано Naya Rivera (13-06-2013 01:43:22)